ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Человек не хочет верить, что это произойдет именно с ним.

Перенеся несколько инсультов, отец стал терять ясность мысли речи. Но когда временами он приходил в сознание, то говорил моей маме все время о Боге.

- Ты же у нас был неверующий, - удивлялась мама.
- Я знаю, что Он есть, я Его чувствую... одно из таких просветлений он сказал:
- Я хочу, чтобы мне читали псалтирь. Чтобы, когда я умру, мне читали псалтирь... Священники читали...
- Ты хоть знаешь, что такое псалтирь? - спросила мама.
- Я знаю...

Вечером, накануне смерти, он молвил:

- Я хочу домой...
- Ты же дома.
- Нет, - вздохнул отец,
- Если ты скажешь адрес, я отвезу тебя, - маме казалось, что он не понимает, что говорит.
- Нет, - снова вздохнул отец, - мой дом там, он поднял обе руки и посмотрел вверх:
- Мой дом там...

Ночью он поднялся, привел себя в порядок, умылся, лег на спину, скрестив на груди руки и... отправился домой. Лицо его было покойным и просветленным. Соседи и друзья, приходившие прощаться, отмечали, что он был как спящий, видящий приятный сон. Блаженный сон... А ночью у его гроба я читал псалтирь.

Господь по-разному готовит Своих детей к возвращению домой. У каждого свой путь. Наверное, так было надо, чтобы, пройдя нелегкий жизненный путь, отец за четыре года до смерти принял крещение. Я сам венчал родителей. Болящего отца соборовал и причащал. И уставшая от суеты душа, для которой болезнь обесценила все земные привязанности, встретила Господа блаженной улыбкой. Его не пришлось утешать или успокаивать. Это сделал Бог.

Мы приходим из тайны и возвращаемся в тайну. Пятнадцать минут назад я стал писать эти строки, и сейчас уже ближе к концу своей жизни на пятнадцать минут. Время неумолимо. Время, наша жизнь и смерть тесно связаны. И наше отношение к смерти и к неизбежному трагизму жизни показывает, каковы мы сами.

Мы скорбим о наших близких, мы оплакиваем свои утраты, но насколько мы сами готовы встретиться лицом к лицу с реальностью смерти?
Мысль не любит и не хочет задерживаться на этом. Такова уж наша природа. Когда стоишь у гроба, кажется, что это может случиться с другими, но не с нами. Увы, действительность не всегда соответствует этому.

А время идет...

И думать об этом не хочется. Страшно. Потому что в смерти - обреченность, особенно, когда нет Веры. И слова утешения в обреченности невозможно подобрать, когда нет Веры.

Что сказать ему, умирающему, и близким? Чем успокоить душу, ее знающую Бога? Здесь смерть - тупик, небытие, мрак, чернота... отсюда и противление. Человек не хочет верить, что это произойдет именно с ним.
Привели к больному в онкоцентр. Он удивлен.

- Зачем привели священника? Легче станет, сам приду в Церковь...
От исповеди и причастия отказался. Побеседовать с неохотой согласился, хотя и добавил:
- О чем говорить? О Боге мне неинтересно. показываю ему на будильник на столе:
- Зачем он тебе?
- Как зачем? - недоумевает.
- Ну, зачем, здесь в больнице тебе будильник? ухмыляется. Пристал поп... Шел бы себе...
- Ну, новости включить, фильм посмотреть, лекарства вовремя принять... - кивает на тумбочку, заваленную лекарствами.
- Часы не только это показывают. Видишь стрелку секундную. икает. Это время твоей жизни уходит с каждой секундой.
- Батюшка, не пугайте, - отмахивается и отворачивается, - сей ас исповедоваться не буду..., помолчав, добавил:
- Потом, когда выпишусь.
- Я не пугаю. Правду говорю. Часы о смерти напоминают прежде всего. Ты на них чаще смотри и об этом вспоминай...

Через четыре дня снова пришел к нему, но... уже на погребение.

А время идет...

- Я умру... - то ли утверждение, то ли вопрос. После причастия ее взгляд спокойный и немного усталый. Врачи развели руками и выписали ее из больницы. Умирать... Рак...
Я утвердительно кивнул головой:
- Как это будет?
- Будет легко. Легко и спокойно. И боли уйдут...
- А потом?
- Причастием Господь благословил исход твой и путь твой по воем исходе. Ведь ты не умрешь. Тело умрет, а ты перейдешь в иной мир, живая, себя помнящая и весь окружающий мир узнающая. Там встретят тебя родители. Прихожане наши, что раньше ото ли. Поклонись им, и наши им передай приветы и попроси попещись о нас... - Это говорю не свое. Это вычитал в письме Феофана затворника к его умирающей сестре. Не свое... но и свое. Потому то близкое. -Там лучше тебе будет, чем здесь.
- А если ад?..
- Нет. Бог покаяние и причастие тебе даровал. Любит тебя. А грехи изгладила, когда покаялась...
- Расставаться не хочется, - вздохнула глубоко и глаза при рыла.
- Мы и не расстаемся. День-другой, и мы с тобою. Потому не ужи об остающихся... Это там времени нет. А здесь одно мгновение, и мы встретимся.
-Дочь остается. В церковь не ходит. Все работа, работа, дела...
-А ты наказ и благословение свое ей дай, чтобы в церкви была. последнее благословение она не нарушит. Любит. Стоит за дверью, переживает.
- Дай Бог, чтобы смерть моя ее к Вере привела...
- Приведет. И любовь твоя, и наказ, и ее любовь...

Она улыбнулась. Прощаясь, попросила благословение... Лицо умиротворенное и спокойное. Она была готова к возвращению. А ночь пришла...

А время идет...

Когда умирают пожилые, мы относимся к этому, как к событию, которое следовало ожидать. Тяжелее, гораздо тяжелее, когда умирают дети. Как пережить утрату ребенка или любимого человека, унесенного смертью в расцвете лет? Почему они умирают? Чем тешить родителей?

В гробу лежал юноша. Пятнадцать лет. Красивый. Над верхней убой начинал пробиваться пушок. Родителям дают нюхать нашатырь. Возле гроба одноклассницы. Плачут взахлеб. Он им нравился. Друзья рядом. На лицах печаль и растерянность. Как такое может быть? Ведь жизнь кажется бесконечной. Особенно в этом возрасте. Может быть.

Трехлетняя девочка. Маленький гробик. Вся в белом. Как невеста. Да, наверное, и есть невеста. Христова, Вся в цветах живых. Как будто спит. Только посиневшие губки и ручки напоминают: не проснется. "Господи, упокой младенца", -тихо поем чин погребения младенческого.

А время идет...

Тимофею было четыре годика. Именно его болезнь, рак, опухоль, болью впившаяся в мозг, привела родителей в храм. Это последняя надежда. Последнее упование. Да и куда еще идти, когда врачи бессильны. Кто успокоит, кроме Бога. Причастие. Отец держит его на руках. Голова на плече отца. Тимофей поднял голову и осмотрел. Взгляд... старика, прошедшего жизнь. Серьезный и сосредоточенный, уставший и... прощальный. В нем уже вечность. потрескавшимися губками берет причастие и снова кладет голову на отцовское плечо. Боль и детство, отмеченное болью, сделало его взрослым. Обезболивающее колют каждые полчаса.

- Врачи предлагают еще то-то и то-то. Может, поможет. Может попытаться еще и этим лечить... - спрашивает отец.
- Не надо. У него взгляд... - это устами моими его глаза отвечают. Отпустить просят. Там покой и боли нет. В эту ночь Тимофея призвал Бог. Еще одним ангелом больше стало.

В этом, наверное, и есть смысл. И еще, чтобы родители с Богом стались, чтобы расставания не было. Ему там лучше, чем здесь на земле, лучше, чем нам, а для родителей Небо стало намного ближе...
Пишу, а телефон звонит.

- Батюшка, благословите. Людмила говорит. Батюшка, врач сказал, наверное, Никиты в эту ночь не станет. Помолитесь...

Никите несколько недель. Крестил его в детской реанимации. Голос у бабушки спокойный. Она верующая. Сердцем понимает, то, если Господь его призовет, ангела призовет, молитвенника за родных своих.

А время идет...

Пока пишу, в мире кто-то умер. Смерть оставляет за собой обрывки многообещающих жизней, подобных неоконченной симфоний. Во время Отечественной войны в бою был убит красноармеец Александр Зайцев. Друг нашел в кармане гимнастерки убитого стихотворение, написанное накануне боя.

Послушай, Бог, еще ни разу в жизни
С Тобой не говорил я, но сегодня
Мне хочется приветствовать Тебя.
Ты знаешь, с детских лет всегда мне говорили,
Что нет Тебя, и я, дурак, поверил.
Твоих я никогда не созерцал творений.
И вот сегодня ночью я смотрел
На небо звездное, что было надо мной.
Я понял вдруг, любуясь их мерцаньем,
Каким жестоким может быть обман.
Не знаю, Боже, дашь ли Ты мне руку?
Но я Тебе скажу, и Ты меня поймешь.
Не странно ль, что среди ужаснейшего ада
Мне вдруг открылся свет, и я узрел Тебя?
А, кроме этого, мне нечего сказать.
Еще хочу сказать, что, как Ты знаешь,
Битва будет злая;
Быть может, ночью же к Тебе я постучусь.
И вот, хоть до сих пор я не был Твоим другом,
Позволишь ли Ты мне войти, когда приду?
Но, кажется, я плачу, Боже мой,
Ты, видишь, что со мной случилось,
Что нынче я прозрел?
Прощай, мой Бог!
Иду и вряд ли уж вернусь.
Как странно, что теперь я смерти не боюсь.

Это молитва. Молитва солдата, идущего на смерть. Он с ней, со смертью, лицом к лицу. Вера в Бога пришла внезапно и просветила его, уничтожив страх перед смертью. Смертью земной. С Богом каждое движение секундной стрелки уже не к смерти приближает. приближает к Вечности. Солдат Александр Зайцев почувствовал именно это. И уже нет мрака, нет небытия... И симфония, оборванная на земле, продолжает звучать на небесах. В Вечности.

"Я иду на смерть, вы остаетесь жить, но один Бог знает, кто из ас идет лучшим путем", - это сказал перед своей смертью Сократ. И можно, как он, стоически принять чашу с цикутой ради своих убеждений, но в душе останется обреченность. Обреченность человека, не познавшего Бога. Доказать Вечность невозможно. Как невозможно доказать любовь, пока не познаешь ее сердечно. Путь дин. Как солдат Александр Зайцев. Поднять глаза к небу, чтобы жить, чтобы почувствовать, что Вечность рядом.
А как же суета и сутолока? Как же спешка и работа? Как же заботы?..

А время идет...

Может быть, через мгновение, может, через час, может, через месяцы или годы, но рано или поздно и я переступлю черту вечности. И в ту же секунду стану на все глядеть по-другому.

Внезапно потеряет всякое значение то, что представлялось мне толь важным: планы на завтра, строительство дома, работа и заработок... успехи и неудачи... накормить, обуть, одеть, дать образование...

А то, о чем думал так мало, вдруг окажется жизненно важным. Я со всей силою осознаю те истины, которые мне были известны, но никогда вполне до моего сердца не доходили. Я, наверное, всем сердцем пожалею, что так и не смог любить и даровать любовь ем, кто был возле меня. Я восскорблю, что заботился не о бессмертии в любви своих детей и готовил их не к Вечности, но более тому, что в вечности им не пригодится. И боль поселится в душе, потому что пойму: в вечном расставании с ними, любимыми, виноват я сам.

Я пожалею, что не слишком усердно читал Слово Божие, формально каялся и не радел о молитве, что на земле не узнал Его так, как Он этого хотел... Я, наконец, пойму, что главное значение для Бога имеет то, что я есть во Христе, и мне отчаянно захочется вернуть хоть тысячную долю времени, которому я бездумно позволил протечь сквозь пальцы. Я не смогу не поразиться бесцельности прожитой мной жизни, захочу вернуть и прожить жизнь снова, захочу переиграть бесчисленные жизненные ситуации, которые мог и послужить славе Божией, но так и не послужили... но будет уже лишком поздно. Время кончится. К возвращению домой я был не готов...

"Ты знаешь, с детских лет мне говорили,
Что нет Тебя, и я, дурак, поверил"...

А пока время идет...